Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Элиар не мог обнять гречанку, ему мешала его ноша. Он сделал шаг вперед и вошел в комнату. Она была такой крошечной, что стоило ему пройти на середину, сразу сделалось почти совсем темно.
Элиар поискал взглядом, куда бы ему положить сверток, и наконец опустил его на стоявший у двери сундук. Потом повернулся к Тарсии и, повинуясь неожиданному порыву, преклонил колена, обнял молодую женщину за талию и приник к ее телу с такой силой, что она едва не упала.
– Я вернулся, – глухо прошептал он.
Она не смогла ничего сказать, лишь положила руки на его голову и тихо поглаживала, чуть покачиваясь; ее лицо было бледно, и щеки мокры от слез.
Они долго молчали; потом Элиар встал на ноги и промолвил, не выпуская ее руки:
– Я даже не знаю, что тебе сказать…
– Не говори ничего. Главное, ты жив и вернулся ко мне. Он помотал головой:
– Есть еще кое-что.
Элиар встал, подошел к сундуку, отвернул края плаща, и Тарсия увидела ребенка.
Она застыла в растерянности, не зная, что и думать.
– Откуда… Что это?!
– Так получилось. – Его светлые глаза жестковато поблескивали, а волевое лицо как-то странно сжалось и помрачнело. – Мать этого мальчика умерла, и мне пришлось взять его с собой.
– Она была… твоей женой? – тихо спросила Тарсия.
– Не только моей.
Сначала он повторил то, что недавно рассказывал Ливии, потом заговорил о другом…
… Элиар увидел Спатиале случайно, когда вместе с другими воинами, еще будучи пленником, сооружал укрепления в неприятельском лагере: она лежала в грязи, ее одежда была изорвана, руки и ноги раскинуты в стороны… Ребенок был рядом; он почти что окоченел и уже не плакал. Элиар склонился над ней: ее мертвые глаза равнодушно и неподвижно смотрели сквозь него в широкое безмолвное небо. Другие воины тоже узнали ее, но никто не мог сказать, как она здесь оказалась и от чего приняла смерть. Обоз был захвачен неприятелем, и участь немногих находившихся там женщин была незавидна…
– Я не мог оставить его умирать, – сказал Элиар, глядя в огонь.
– И ты решил принести этого ребенка ко мне?
– Да. Но если велишь мне уйти, я уйду. – Элиар невольно повторил фразу, с которой некогда обратилась к нему Спатиале.
– Ты знаешь, что я не смогу так поступить, – спокойно заметила Тарсия и спросила: – У мальчика есть имя?
– Нет.
– Ты готов признать его своим сыном?
– Да.
– Садись к столу, – немного помолчав, сказала Тарсия. Она сняла с маленькой печки миску с ячменной кашей и поставила на стол. Потом принесла блюдо с солеными маслинами и другое, с приправленными уксусом овощами, и кувшин с сильно разбавленным вином.
Элиар неловко присел на стул и огляделся. Обстановка была очень бедной: узкая кровать, сундук, два старых ковра, стол…
– Что заставило тебя снять это жилье? – не выдержав, спросил он.
Тарсия усмехнулась. Даже в эти мгновения от нее исходило ощущение удивительного внутреннего покоя.
– Говорят, источником мужества римлян служит их гордость; не пора ли брать с них пример? Что касается обстановки, в которой я живу… Помнится, мой отец говорил: «Простота не есть нищета». Ты меня понимаешь?
– Ты больше не хочешь быть рабыней и ради этого готова пожертвовать спокойной и сытой жизнью у госпожи Ливий?
– Да.
Она оперлась на стол обеими руками, чуть наклонилась вперед и пристально смотрела на сидящего перед ней Элиара жарким от волнения взглядом.
– Я приму твоего сына, если ты… примешь моего. От неожиданности он чуть привстал:
– У тебя сын?!
– Да.
Она сделала знак, и Элиар прошел за ней в отделенный тонкой перегородкой чуланчик. Там на небольшой кровати с матрасом и подушками спал мальчик лет трех; он разметался во сне, и Элиар видел крепкое тельце, здоровый румянец на щеках и тени от длинных ресниц, и мягкие черные кудри.
Он повернулся и посмотрел на молодую женщину:
– Но… почему?
Тарсия глубоко вздохнула, крепко сцепив пальцы на прижатых к груди руках.
– В моей жизни не все было гладко, Элиар. – В ее голосе прорвалась долго сдерживаемая глухая боль. – Там, на пиратском острове, я жила с одним… из тех. Он принудил меня, я не могла отказаться. И хотя, по милости богов, я вернулась в Рим, мне не становилось легче. К тому же я беспрестанно терзалась мыслями о твоей судьбе. Эта ноша была подобна могильному камню, и я исцелилась только благодаря Кариону.
Тарсия умолкла. На первых порах ей пришлось нелегко: мальчик был совершенно диким, пугливым, он почти не говорил и плохо понимал обращенные к нему слова. Но он постепенно привык к ней, повеселел, к тому же оказался весьма смышленым: быстро научился хорошо говорить, охотно слушал все, что она рассказывала ему и читала. Прошла пара месяцев, и Карион всем сердцем льнул к новой матери, целыми днями жался к ее ногам, мешая Тарсии работать, что, впрочем, нисколько не огорчало женщину. Она боялась, что Амеана, опомнившись, придет за своим сыном, но та не появилась, и со временем Тарсия перестала о ней думать. Зато принялась размышлять о другом: здесь, в доме Ливий, она имела постоянный кров и пищу, но зато на нее продолжали смотреть как на невольницу и так же относились к Кариону. В конце концов молодая женщина решила начать самостоятельную жизнь.
Элиар все больше мрачнел, его глаза сузились и сверкали; услышав о том, что ей пришлось пережить на пиратском острове, он резко разрубил ладонью воздух. И в то же время он выглядел странно беспомощным, этот заблудившийся в жизни воин.
– Я редко думал о твоем счастье, и ты это чувствовала, – тяжело вымолвил он. – Когда я прыгнул в воду…
Тарсия покачала головой:
– Не надо об этом. Все случилось так, как должно было случиться: теперь ты в римской армии, а у меня есть сын, и ты принес мне второго. Помнишь, я говорила тебе о предсказании?
– Но у нас могут быть и свои дети.
Она улыбнулась мимолетной грустной улыбкой и села.
– Я была беременна… давно, еще до нашей первой разлуки, но потом меня сильно избили и… В общем старуха-рабыня, что спасла меня, когда я истекала кровью, сказала, что, вероятнее всего, я останусь бесплодной.
– Ты никогда об этом не говорила.
– Да, не говорила, пока не пришло время. Элиар долго молчал.
– С кем ты оставляешь мальчика, когда идешь в мастерскую? – наконец спросил он.
– Беру с собой; иногда присматривают соседи… если им заплатить.
– У меня есть немного денег, – неловко произнес Элиар, – я оставлю их тебе. В коннице платят лучше, чем в пехоте; надеюсь, я сумею пересылать большую часть денег в Рим.